Гайдар в Сибири

Гайдар (Голиков) Аркадий Петрович (1904-1941 гг.) — русский советский писатель. В юности — участник Гражданской войны. Автор книг для юношества, воспевающих романтику Гражданской войны, готовивших молодое поколение к грядущим боям с фашизмом: "РВС" (1926), "Школа" (1930), "Военная тайна" (1935), "Тимур и его команда" (1940) — повесть, положившая начало тимуровскому движению. В начале Великой Отечественной войны Гайдар, снятый с военного учета, добился отправки военкором "Комсомольской правды" на Юго-Западный фронт. Попав в окружение, отказался от места в самолете, остался сражаться в тылу врага. Погиб под деревней Леплява Полтавской области. Награжден орденом Отечественной войны 1-й степени (посмертно) и орденом "Знак Почета".

Дорогой папа! Пишу тебе из Воронежа с Юго-Восточного вокзала, на запасном пути которого стоит наш вагон.

   Я недолго здесь пробыл, но у меня произошло уже довольно много перемен по службе. Был командиром батальона 10-й дивизии, чуть-чуть не попал в Щигры в гарнизон 6-й, а сейчас сижу и размышляю над той работой, какая предстоит с завтрашнего дня мне, вступающему в командование 23-м запасным полком, насчитывающим около четырех тысяч штыков. Работа большая и трудная, тем более что многие из высшего комсостава арестованы за связь с бандами, оперирующими в нашем районе, во всяком случае, при первой же возможности постараюсь взять немного ниже — или помкомполка, или полк полевой стрелковой дивизии не такого количества и организации, да и не люблю я, по правде сказать, оставаться в запасе. Крепко жму твою руку и кончаю, желаю скорейшей ликвидации всей сволочи, которая снова заводится в Сибири — я думаю, что вы сумеете это сделать. Письма пиши по адресу: Воронеж, 2-я бригада, 23-й запасный полк, командиру — мне. Прощай и будь бодр.                                                     

                                                                                                                    А. Голиков

Его письмо Ногин пересылает в Красноярск. Там решено вызвать Голикова в штаб ЧОН Сибири. В течение четырех дней шлют ему телеграммы с приказанием явиться и наконец отзывают из батальона: "Штаб ЧОН Енисейской губ. Начальнику губотдела ГПУ. Сообщаю резолюцию командующего  губ ЧОН на Ваше отношение за 769/сек от 1 июня — "Арестовать — ни в коем случае. Заменить и отозвать. В. Какоулин". В настоящее время Голиков отозван в губштаб ЧОН. Начальник штаба".

На стол начальника особого отделения губ ГПУ Коновалова 3 июня 1922 года ложится папка "Дело 274 по обвинению быв. командира войск ЧОН г. Голикова Аркадия Петровича в должностных преступлениях, выразившихся в самочинных расстрелах". Ее еще предстояло наполнить содержанием.

По заданию штаба ЧОН во 2-й боевой район для проверки фактов выезжает комбат Виттенберг.  Доносы, жалобы, телеграммы, рапорты, протоколы, служебная записка с грифом "совершенно секретно" — постепенно  "Дело" обрастает подробностями. На одной чаше весов — 184 страницы следствия, которое поначалу вело губернское ГПУ, а затем — ревтрибунал 5-й армии. На другой — жизнь 17-летнего командира.

За красноармейцем Мельниковым числится восемь грабежей. По его словам, "на этот путь" его "толкнул товарищ комбат Голиков". Принято к сведению.

Приобщены к делу телеграммы "усть-фыркальского предисполкома Кокова". Он первым сообщил о том, что Голиков творит бесчинства: "Примите меры для спасения населения". Затем послалначальнику частей особого назначения Енисейской губернии срочное "разъяснение телеграммы": "… Таковая была составлена со слов делопроизводителя сельсовета Божье Озеро. На поверку оказалось полным вымыслом, за что волисполком просит извинения у тов. Голикова".

В третьей Коков опровергает предыдущую: "Волисполком такой телеграммы не подавал. Подал ее комбат Голиков, совершив подлог". Точку в истории с телеграммами поставила разведсводка: "Убили на днях председателя волисполкома Кокова". Вопросы остались.

Прояснили для следствия ситуацию показания "начбоерайона Голикова" от 14 июня "по делу произведенных расстрелов". Одного лазутчика из банды Соловьева он отпустил по ходатайству предволисполкома. Двое сбежали. Троих расстреляли по его приказу. Двое были убиты при попытке к бегству. Одного из них Голиков застрелил лично: стрелял по ногам, а потом, когда тот кинулся в речку, сразил наповал.

Краском Голиков показал, в частности: "Расстреляны: Павел Рудаков. Зарыл в землю мануфактуру и часы, полученные от бандита Кулакова. Евстюк. Пастух. Явный бандит. Знал три места стоянки штаба Кулакова. За отказ дать сведения. Убиты при побеге: Сульков Петр. Знал место пребывания штаба банды Соловьева. Арсений Григорьев. Явный бандит". Утверждения Голикова о судьбе захваченных им лазутчиков из банды Соловьева не были опровергнуты в ходе следствия. 

Голиков признал себя виновным, объяснив свои действия "необходимостью, которая в силу отдаленности от центра всегда будет ложиться пятном на командира, действительно желающего уничтожить бандитизм". Из показаний следует, что он "не делал письменных дознаний" арестованных ввиду их явного участия в преступлениях банды. Он указывает причины того, что "крайне затрудняет ликвидацию банд": "половинчатость, непоследовательность приказов" из центра, аресты и смещение комсостава. Все это, по мнению Голикова, подрывает доверие населения к власти.

— Требую для него суда и высшей меры наказания, — заявил председатель проверочной комиссии комбат Виттенберг на общем собрании комсостава в штабе ЧОН при разборе "персонального дела бывшего нач. 2-го боевого района А.П.Голикова".

Перед командирами-чоновцами стоял в общем-то мальчишка. "Не понять им, как далеко он был, что испытал и видел, — а сам он этого никогда рассказать не сумеет", — записал Гайдар.

В золотоносной, хлебной Хакасии ему "нарезали" район площадью сто на сто километров. Под началом Аркадия около 250 человек, размещенных в трех боевых участках сибирской глухомани. Фактически под рукой краскома Голикова было около 40 человек с пулеметом. Остальное войско было разбросано по улусам и селам, в том числе курорт Шира — 36 штыков с одним пулеметом, Солено-Озерное — 39 штыков, деревня Сон — 16 штыков, село Покровское — 38 сабель, а также штаб батальона, командиры рот и эскадронов, пулеметчики.

Иногда Голиков сам выступал в разведку с 20 бойцами и требовал от подчиненных ему командиров рот усиления "экспедиционного" отряда — до 30 с двумя пулеметами, а то и больше, выполняя фактически функции командира взвода и роты, как в старые, "добрые" времена на петлюровском фронте против банд самозваных гетманов и атаманов.

Однажды в горах, где 18-летний комбат преследовал бандитов, случился гололед. Продукты у чоновцев закончились. Кормить лошадей нечем. "И мало того, — рассказывал Гайдар, — что мы от усталости и голода валились с ног сами, нам еще приходилось тащить на себе лошадей, потому что если мы их тут, в горах, бросим, то какие мы без коней кавалеристы?!".

Численность соловьевских сподвижников была немалой, до батальона в 250-300 человек. Действовали они также небольшими группами. Это была классическая партизанская война с обеих сторон. Так продолжалось до конца мая 1922 года.

У него не было свободных штыков, чтобы охранять пленных. Пользуясь этим, бандиты вырезали часовых, сопровождающих, посыльных. Продовольствие, свежие кони, хорошее снаряжение— этоСоловьев брал силой. На стороне Голикова был командирский и "тамбовский" опыт. Он не спал сутками, изматывался в погоне, вел разведку, умело навязывал бой. И это стоило того. Он обескровил банду, лишая ее день за днем поддержки населения. Соловьев был обречен. В конечном итоге это стоило краскому Голикову нервов и здоровья.

До этого у него было несколько ранений: штыковое — в грудь, двумя осколками — в руку и ногу, контузия правой стороны головы с прорванным насквозь ухом. В режиме физических, нравственных перегрузок, в пору созревания молодого организма раны, болезни обострились. Дал о себе знать травматический невроз — нервно-психическое заболевание, которое возникает на почве ушибов головы и спинного мозга. Бессонница, возбудимость, временное снижение интеллекта, склонность к жестким поступкам — из этого штопора бывшему красному командиру приходилось потом выходить не раз.

"Мое впечатление: Голиков по идеологии — неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений" — такую резолюцию наложил по «делу 274»командующий частями особого назначения Енисейской губернии В.Какоулин.

22 июня Енисейский губком партии постановил "передать дело в контрольную комиссию для разрешения в партийном порядке". Здесь учли молодость Голикова, обширность и отдаленность 2-го боевого участка от уездного и губернского центров, ненадежность телефонно-телеграфной связи, из-за чего приходилось принимать труднейшие решения. Учли и прежние заслуги, ранения и контузии. Голикова решили из партии не исключать, а перевести на два года в разряд испытуемых "с лишением права занимать ответственные посты".

28 июня 1922 года "дело 274" было закрыто. Комбата Голикова отлучили от дел. Больше он в армии не служил. Не удалось ему преодолеть препоны медкомиссий.

"Сплю плохо, — запись из дневника Гайдара. — Тревожные варианты старых снов".

— Ясно, какая была юриспруденция в Гражданскую войну у белых и у красных, — прокомментировал эти события Тимур Гайдар. — И тут, и там расстреливали. То, что Гайдара привлекли к ответственности в то время — вот что само по себе интересно. Можно мальчишку судить. Но надо помнить и о том, сколько он пережил-перенес. Контузия, а затем — психотравма, да и пережитое на войне прошло через всю жизнь. Много раз героям книг Гайдара приходилось брать в руки то маузер, то браунинг, то винтовку. Его герои падали, но каждый раз поднимались и выпрямлялись.

"Только иногда я в страхе начинаю понимать, какие еще сильные и опустошительные бури могут неожиданно пронестись по сердцу", — признавался писатель.

За четыре года войны как образа жизни Аркадию Голикову трудно было преодолеть ее инерцию в своем сознании, когда в стране наступили перемены к лучшему и налаживалась мирная жизнь. Он по-прежнему воевал. Да и круг обязанностей не позволял ему уловить этот тонкий, деликатный момент перестройки движения на мирные рельсы. Поэтому то, что случилось с ним в Хакасии — расстрел пленных, уголовное дело, отлучение от военной службы, — по сути, не стечение обстоятельств, не следствие каких-то интриг в его окружении, которые сейчас находят отражение и в книгах, и фильмах о "преступлениях" Гайдара, а проблема сознания. Проблема в синдроме войны, который очень сложно было преодолеть 18-летнему командиру.

Эта вечная проблема сознания как скрытый итог очередной войны. Поэтому российский полковник, потерявший боевых товарищей при обстреле снайпером, расстреливает чеченскую девушку, а командир спецназа при разведвылазке — группу мирных жителей в машине на горной дороге. Из века в век синдром войны прокатывается по военным и их жертвам, калечит судьбы всех.

Внутренние фронты начала 20-х годов прошлого столетия, тех лет становления советской власти несоизмеримы с фронтами других войн. Не один комполка Голиков находился на положении взводного. Это отнюдь не умаляет командирского статуса ни Гайдара, ни его коллег, которых выдвинула рабоче-крестьянская среда из прапорщиков, хорунжих и унтеров в командиры полков, дивизий и фронтов. Время было такое. Вопрос в другом — как командирский опыт трансформировался в дальнейшей жизни Голикова-Гайдара, какое поведение и поступки мотивировал, вплоть до последней минуты. В юном возрасте он набирался партизанского опыта. Мирная жизнь пока его приглушила.

В те годы послевоенной разрухи и новой экономической политики с лозунгом "Обогащайтесь!" не велись разговоры о социальной и психологической адаптации фронтовиков. Их судьбы были непредсказуемы. Каждый адаптировался, как умел.

Аркадий два года мотался по военным госпиталям и санаториям, а после увольнения в запас три дня, как шальной, бродил по Москве. Он не нашел пристанище в семье. Родители, воевавшие на различных фронтах, разошлись. Новая семейная жизнь мамы, безнадежно подорвавшей здоровье, была недолгой. Аркадий не принял ни новую семью отца, ни его совет не бродяжничать, а стать по его примеру "краскупом" — красным купцом.

Аркадий Голиков не затерялся в обыденности. Он стал писателем Гайдаром. Его фронтовой опыт, его синдром войны, прошел сквозь мощные фильтры газетной работы в Москве и на Урале, в командировках на стройки Магнитки, Дальнего Востока и Севера.
Герой его книг прошел от увлечения оружием в рассказе "Дым в лесу" до стрельбы в ситуации самозащиты в повести "Школа". И в конце концов синдром войны, в котором убийство и ответственность искали компромисс, обрел оправдательную логику жертвенности в повести "Судьба барабанщика". Там мальчишка рискнул выстрелить по врагам и получил пулю.

Барабанщик выжил. А для писателя второе испытание оружием стало роковым. На фронт Гайдар попал безоружным, как гражданское лицо, корреспондент "Комсомольской правды". Но в водовороте боев и отступлений Гайдар действовал по законам выживания.
 

В Киеве 1941 года для детского писателя без труда нашлось оружие — наган в кобуре с запасными патронами. Потом он обзавелся пистолетом ТТ, который клал под подушку в киевской гостинице "Континенталь" и под голову во время сна на улице. Из-за пояса у него торчал финский нож с резной медной ручкой. В бою Гайдар добыл немецкий автомат. С ним Гайдар возвращается с журналистского задания, приходит на встречу с киевскими тимуровцами, появляется у днепровского моста во время эвакуации. С трофейным автоматом приходит к партизанам. У них Гайдар заменил автомат на винтовку, потом — на найденный на поле боя пулемет  Дегтярева, который на долгие дни стал его основным оружием.

Отлученный от армии по болезни, Гайдар мог, как гражданский человек, найти в условиях войны применение своим силам, знаниям, опыту, участвуя в партизанском движении. Эту мысль он подарил одному из героев "Военной тайны", который говорит приятелю: "Ушли бы мы с тобой в горы, в леса. Собрали бы отряд и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на белых и не изменили, не сдались бы никогда".

Летом 1941 года в осажденном Киеве, попав в ЦК ЛКСМ  Украины, Гайдар живо интересовался "Памяткой партизана". Он похвалил ее и взял с собой. Когда среди корреспондентов зашел разговор о партизанском движении, Гайдар высказался за партизанскую войну в самом широком смысле слова. Его спросили: "А вы сами уж не к партизанам ли собрались?". "А чем плох партизан Гайдар?" — ответил он вопросом на вопрос.

"И дымное то время, и себя той поры я хорошо очень помню", — признавался он, говоря об Украине 1919 года. По оценке полковника-окруженца Александра Орлова, "Гайдар по складу своему был романтиком". "С увлечением вспоминал он кавалерийские атаки времен Гражданской войны. Ему все грезились набеги, налеты, засады — в общем, не скучная, не окопная жизнь, а лихие партизанские действия", — отмечал Орлов.

И опять там, на Украине, за месяц партизанской жизни этот опыт проявился в полной мере. Гайдар стал инициатором вылазок с обстрелами вражеских колонн, добычей трофеев, а также заготовки продуктов на бесхозной свиноферме. Во время боя у лесопилки Гайдар взялся за трофейный ручной пулемет, прикрывая отход отряда.

Другим личным оружием Гайдара в то время был трофейный парабеллум. С ним писатель пошел на старую партизанскую базу за продуктами и оказался на виду у немцев в свой последний час. 26 октября 1941 года он первым вышел на фашистскую засаду и получил пулеметную очередь в грудь. Пуля, как показала эксгумация 1947 года, вошла в сердце…

Дневник хранит запись о смерти, привидевшейся ему во сне: "И потом я — весь в огнях, в искрах, огни голубые, желтые, красные — тут мне и пришел конец… И помню, что когда наступила смерть, долго раздумывал я (уже после смерти) о том, что жизнь прошла не так, как надо, и что тогда-то нужно было поступить  так или иначе".

Вундеркиндами полон мир. О них много пишут, когда те экстерном оканчивают школу и в юном возрасте учатся в вузах. "Вундеркиндов" во френчах, по существу, детей, научившихся убивать, современный мир увидел в красных кхмерах, бирманских повстанцах и афганских моджахедах. И у этих, и у тех — общая судьба. В зрелые годы они не удивляют мир.  С Гайдаром получилось по-другому. Он шагнул из командирского детства в параллельный мир, в другую виртуальную реальность — из армии в литературу — и добился впечатляющего успеха.

Детский писатель, оставивший много светлых, добрых книг, Аркадий Гайдар, на которого сейчас вешают столько совершенно надуманных грехов, погиб на войне. Перед смертью, по существу, перед расстрелом, он успел сказать самое главное. Его командирский голос прозвучал в статье "Берись за оружие, комсомольское племя!": "Тебе дадут винтовку, автомат, ручной пулемет, разных образцов гранаты. В умелых руках, при горячем, преданном Родине сердце это сила грозная и страшная. Без умения, без сноровки твое горячее сердце вспыхнет на поле боя, как яркая сигнальная ракета, выпущенная без цели и смысла, и тотчас же погаснет, ничего не показав, истраченная зря..."   "Но если ты не сумеешь поставить правильно прицел, то твоя пуля бесцельно, совсем не пугая и даже ободряя врага, пролетит мимо", — предостерегает до сих пор Гайдар.